…Из Сибири приехали два Сергея. Строков поселился у Крымова — благо дядя в длительной командировке. То ли общее дело — битва за очистительные устройства, — то ли сходный настрой их душ, но они очень подружились. Их легко принять за отца и сына. И трудно сказать, кто к кому больше прикипел.

В кабинете генерала состоялась трогательная встреча Строкова с группой соратников по партизанскому отряду: вызванные Бутовым в столицу, они ждали приезда Сергея Николаевича. Не то чтобы у генерала возникли сомнения — тот ли этот Строков, но он предложил, для порядка, довести дело до конца: пусть повидаются.

Да, это тот самый Строков, что принял столько мук в фашистском застенке и никого не выдал, ни в чем не признался, тот самый, которого допрашивал завербованный абвером Захар Рубин. Судьбе угодно было более четверти века спустя скрестить их дороги. Генералу еще не совсем ясно, потребуется ли очная ставка или можно ограничиться свидетельствами всех, кто сидит сейчас за столом. Разве только сам Строков пожелает. И Клементьев пристально всматривается в глаза этого человека.

— Что скажете, Сергей Николаевич, как порешите: будете разговаривать с Рубиным или не станете нервы трепать? Сейчас Рубин находится в Подмосковье, дней десять пробудет там. Но слово за вами — потребуется, немедленно вызовем…

Строков вздрогнул, но, быстро овладев собой, тихо спросил: «Надо ли?» Генерал ничего не ответил и переключил разговор на дела стройки, проявив живой интерес ко всем московским хлопотам представителя комитета народного контроля.

Когда все уже было сказано и рассказано, когда партизаны стали прощаться, Бутов попросил Строкова задержаться.

— У меня к вам ряд вопросов. Вы никуда не спешите? Вот и хорошо…

Полковника интересовало все, что может сказать Сергей Николаевич о Крымове, все, что тот поведал Строкову уже после отъезда Михеева: о себе, о товарищах, об Ирине. Но Строков немногое может добавить к тому, что уже известно Бутову.? Немногое, если речь идет, о фактах. Многое, если иметь в виду его мысли, наблюдения.

— Молодежь у нас хорошая, товарищ Бутов. По таким, как Владик, судить о ней нельзя. Владик — это шлак. А сталь — это Игорь Крутов. Из Сергея тоже сталь варить можно будет. Поверьте слову партийного работника.

Он говорил взволнованно, страстно. Строков хотел глубже разобраться в сложных процессах бытия таких, как Сергей, запутавшихся, споткнувшихся. Для него, Строкова, важно знать: образумился человек, удержался или покатился под откос? И тут Сергей Николаевич непоколебим в своих выводах: «Удержался!»

На лице Строкова сквозь сетку морщин проглядывает нечто подобное усмешке: «Может, я зря распалился и все это не имеет никакого отношения, к делу, которое интересует чекиста?» И, перехватив это невысказанное Строковым сомнение, полковник поближе пододвинулся к собеседнику:

— Это все очень важно и интересно… Вот вы сказали: «Удержался». Как по-вашему, сам или кто-то помог? Кто? Что думаете по этому поводу?

Строков отвечает не сразу. Сложные вопросы. В поисках ответа он вспоминает все, что рассказал ему Сергей.

— На эту тему у меня был с ним щекотливый разговор. Я ему откровенно сказал: «Вот ты, Сережа, говорил о последней стычке с Владиком. И о том, как ты бой ему давал. И на лопатки укладывал. С трудной, я бы сказал, позиции открыл огонь. Но ведь ты сам когда-то на той же, что и Владик, ниве пасся. Откуда же этот крутой поворот? Владик тебе не в бровь, а в глаз поддал, помнишь: «Давай, давай, перековавшийся Сережа». Кто перековывал?»

Строков помнит, как досадливо поморщился Сергей: «Не надо так грубо. Это все куда сложнее, чем вам видится…» И все же попытался ответить. Во-первых, студенческая комсомолия. К тому же экономический факультет. «Ведь чему-то меня учили там, эрудицию должен был обрести…» И тут же усмехнулся, стал вспоминать о перепалке с Владиком, как тот кричал на него: «Ты дальше своего носа ничего не видишь. Официозная пресса плюс официозные учебники. Послушай «Голос Америки». Никакой пропаганды. Только факты. Зато какие — наповал убивают!» А Сергей выдал ему историю французского философа, учившего искусству агитировать за монархию: «Надо уметь преподносить публике факты. Надо, чтобы француз, прочитав сообщение о собачке, раздавленной экипажем, немедля завопил бы: «Долой республику!»

— Сергей сказал: «Во-первых, студенческая комсомолия». А во-вторых, в-третьих? — допытывается Бутов.

Строков не отвечает. Он сам вдруг задает неожиданный для Бутова вопрос:

— Вы знавали Клюева, сотрудника вашего комитета?

Виктор Павлович удивленно посмотрел на Строкова.

— Знал… Правда, не очень близко. Но, собственно, в какой связи?

— В прямой. Клюев — это и есть «во-вторых». Так Сергей считает. А по-моему, Клюев — это «во-первых».

Бутову приятно слушать все, что говорит сейчас Строков о Клюеве. Полковник думает о том, как иногда человек открывается перед тобой во всей своей красе, увы, уже после того, как он умер. И всем этим он щедро одаривал своего подопечного. Сергей Николаевич рассказывает о Клюеве тепло, с подробностями. И как на первых порах захаживал к Сергею, и как просил начальство Синицына отменить на время командировки профессора.

— Тяжко ему досталось с Сергеем. Но была у Клюева в том трудном деле отличная помощница — Ирина… Вот жаль только, что она…

Строков запнулся. Умолк.

— Продолжайте, продолжайте, Сергей Николаевич. Вы хотели что-то сказать об Ирине?

— Что говорить… Дай бог им счастья… — Потом нахмурился, видимо, нахлынули воспоминания о Рубине, и угрюмо пробурчал. — За отчима она не в ответе. А Сергей про него ничего не знает и знать не должен. Пусть для него в этой девушке все будет светлым. Тут и без отчима тени понабежали.

Полковнику ясно: телеграмма и последовавшие за ней события вызвали у Ирины бурную реакцию, и снова наметилась трещина в ее отношениях с Сергеем. Они еще не встречались. Сергей звонил ей, но она не пожелала разговаривать. А ему кажется, что его разлюбили.

— Совсем скис мой молодой друг и соратник… Надо меры принимать. Завтра я сам поеду к Ирине…

Строков говорит это таким тоном, будто извиняется перед Бутовым за не в меру активное вмешательство в личную жизнь молодых. Он не догадывается, что Бутову именно это вмешательство больше всего пришлось по душе.

«ПО ПРОСЬБЕ ДРУГА»

События развивались не лучшим для чекистов образом. Вернулся из Новосибирска Михеев, Риту удалось разыскать, она действительно знакома с Владиком, была у него в гостях, в Москве, но вот уже год как не видела его. Столь же безуспешно завершилась и поездка Тропинина в Курск.

«Секс-бомба» из Баку была обнаружена в Сумгаите. Теперь она замужем. И соблюдая деликатность — не обидеть бы женщину, не нарушить покой семьи, — местные контрразведчики узнали, что бывшая официантка в последний раз встречалась с Владиком несколько лет назад. Найдена была и Марго. Муж — в плавании, а сама она четвертого мая неожиданно куда-то уехала. Обычно, уезжая, Марго предупреждает соседей, просит поглядывать за квартирой, а на сей раз никому ничего не сказала. Куда, зачем уехала? Неизвестно. Опрос соседей, дворника, управдома, участкового ничего путного не дал. Фотография Владика никому ни о чем не говорила. «Нет, такого не видели. Гости у нее бывают… Марго не привыкла скучать… Муж?.. Они друг другу не мешают…»

Поиск Владика явно осложнялся. А отыскать его надо во что бы то ни стало. От Роны пришло еще одно сообщение, из которого следует, что Владику поручено, в случае если у Глебова возникнут осложнения, самому сблизиться с доктором. В частности, хозяева Владика интересуются, как относится Рубин к развитию событий в Чехословакии, каковы его настроения.

Оперативный сотрудник Снегирев, наблюдавший за квартирой доктора, позавчера сообщил, что неизвестная женщина опустила в почтовый ящик Рубина какой-то пакет. Снегирев не успел проследить ее дальнейший маршрут — она вышла из подъезда и тут же нырнула в поджидавшую ее машину — такси. Удалось только записать номер машины. Судя по рассказу таксиста, женщина эта или иностранка, или из Прибалтики: говорила с акцентом. Машину взяла на стоянке у Пушкинской площади и туда же вернулась.